Вячеслав Назаров - Игра для смертных
– Слушай, старик, а что, если нам прогуляться, а?
Откровенно говоря, у Тэдди не было никаких желаний. Ему не хотелось возвращаться на Базу, не хотелось и петлять по темным закоулкам Солнечной системы в постоянном страхе налететь на патруль. Если им повезет, они заарканят где-нибудь урановый астероид, пару тонн платиновой пыли или что-то в этом роде.
Однако Тэдди все-таки спросил:
– А куда?
Свэн подмигнул совсем по-мальчишечьи:
– К «Папаше», а? Мы его давно не навещали.
И уж меньше всего Тэдди хотелось к «Папаше». Это был не страх, нет, хотя после гибели пяти экспедиций МСК сфера Юпитера вместе с его двенадцатью загадочными спутниками была объявлена запретной зоной: ученые предпочитали изучать странное поведение планеты-гиганта с безопасного расстояния. Тэдди и Свэн не раз уже бывали там и каждый раз возвращались с богатым «уловом», вызывавшим зависть товарищей.
И все-таки именно «Папашу» Тэдди недолюбливал больше всего. Космонавты суеверны гораздо больше, чем кто-либо. Может быть, потому, что им больше других приходится сталкиваться с неизвестным и необъяснимым. Человеческая природа ищет равновесия, и потому самые нелепые поверья и приметы бытуют среди тех, для кого необычность стала нормой.
Тэдди очень смутно представлял все ученые споры, все научные проблемы и загадки, которые продолжала регулярно поставлять самая большая планета Системы человечеству.
Просто его не оставляло смутное и странное чувство в те часы, когда он входил в запретную зону: в переливчатом матовом блеске «Папаши» ему чудилась затаенная жестокость, неведомая опасность.
То ему вдруг начинало казаться, что все, что он видит, это обман, галлюцинация, за которой скрыто что-то безбрежное и угрожающее. То вдруг кто-то невидимый смотрел ему в спину – и такое было чаще всего, – он летел, двигая рули, форсируя двигатели, манипулируя тралом, и чувствовал, как кто-то стоит за спиной и ледяными, мертвыми глазами смотрит на то, что он делает. И запоминает – каждый вдох, каждое движение. Тэдди даже ставил зеркальце, чтобы видеть, что происходит сзади, но ощущение чужого пристального взгляда не исчезало.
Словом, к «Папаше» ему не хотелось, и он неуверенно пробурчал:
– Горючего не хватит… Да и настроение паршивое, Свэн.
– Горючее найдем, у меня тут есть поблизости кое-что. А настроение… Настроение тоже можно поправить. Или ты, может быть, рвешься на Базу, к благам цивилизации?
И Свэн захрипел, очень точно подражая динамику Базы:
Веселый бой,Идем со мной,Ты только мой,Ты только мой…
Тэдди передернуло, но для очистки совести он сделал последнюю попытку охладить пыл Свэна:
– Ты же сам говорил, что у твоей колымаги надо менять систему подачи. Зачем рисковать?
– Милый мой, ты отлично знаешь, что наши колымаги надо менять сверху донизу. Мы уже наполовину ангелы, Тэдди, и это просто чудо, что мы еще не в раю. Потому что ни один уважающий себя самоубийца не сядет в такой гроб, на которых мы таскаем свои тралы. Мы – потенциальные покойники, так неужели нам нельзя перед смертью повеселиться и поводить судьбу за нос?
– Ладно, уговорил. Пошли. Только не забудь про самописцы.
– Господи, он меня еще учит!
Тэдди открыл капот и, кряхтя, полез под пульт. Минут пять он возился там, чертыхаясь, и наконец вылез, перепачканный графитом. Щелкнул тумблером «Готовность катапульты». Лампочка не загорелась. Значит, все в порядке, самописцы стоят, и ни один эксперт не унюхает, что корабль куда-то уходил с маршрута. Правда, за свободу путешествий приходилось платить невозможностью катапультировать во время аварии. Но что поделаешь – ведь за все приходится чем-то платить…
– Ты готов?
– Готов.
– Иди за мной.
Желто-красный пояс на тральщике Свэна погас, остался только носовой прожектор. Тэдди тоже выключил бортовые сигналы. Патрулей здесь быть не должно, но все-таки.
Через полчаса они повисли у какой-то большой темной глыбы, похожей на допотопный дирижабль.
– Вылезай, Тэдди. Поможешь мне.
– А что это такое?
– Избушка на курьих ножках. Только без Бабы-яги.
Пневмолюк мягко вытолкнул Тэдди в пустоту, и он повис рядом с кораблем, раскинув руки и ноги, как пловец на волне. Корабль Свэна был неподалеку, его силуэт четко вырисовывался на мишуре созвездий. Желтое тусклое Солнце было теперь внизу, но Землю Тэдди рассмотреть не смог, как ни напрягал зрение.
– Ну что ты там застрял? Еще не надоело любоваться звездами?
Голос Свэна прозвучал над ухом, а сам он был уже у черной стены: по обуглившемуся металлу плясал светящийся круг от его головного фонаря. Тэдди поймал цилиндр управления, висевший на запястье, и включил двигатель. За спиной запульсировал ацетиленовый язычок пламени, и Тэдди поплыл к Свэну.
Глыба оказалась старым, изрядно помятым метеоритами плашкоутом, неведомо какими течениями занесенным сюда, далеко от грузовых и пассажирских трасс.
– Осторожно, Тэдди, здесь немного пыльно.
Пыли было действительно более чем достаточно: когда Свэн задел случайно стену локтем, из-под руки метнулся целый фонтан текучего, как вода, серого порошка. Судя по слою пыли, плашкоут бродил в пространстве не один десяток лет, и Тэдди вдруг стало его жаль – вот он бродит бесцельно, переходя с орбиты на орбиту, от планеты к планете, всеми забытый, никому не нужный старый работяга, и будет бродить до тех пор, пока сам не превратится в пыль.
– Вот я и подумал: что ему болтаться без дела, горемычному, – Свэн словно угадал мысли Тэдди, – ну и решил: пусть еще послужит, устал без дела, наверное.
Фонарики космонавтов нащупали угол, где должна была находиться кабина сопровождающего: стальные фермы переборок со следами съеденного временем покрытия свидетельствовали об этом. Свэн нырнул под откос десятиметровой реи, и оттуда донеслось сдавленное:
– Тащи!
На Тэдди вылетел цилиндр, который на Земле весил бы тонн двадцать, но здесь, в космосе, пилот остановил его легким движением руки.
– Это еще что за фокусы?
– Горючка, – коротко отрезал Свэн, появляясь из-под реи со вторым цилиндром. – Мы здесь с Тэккером устроили маленький банк на предъявителя.
– Где ты откопал этот плашкоут?
– Он сам откопался. Попал в трал Тэккера, и этот чурбан хотел его выбросить. Но я, естественно, воспротивился. Зачем пропадать добру? Тем более что эта развалина – мой ровесник.
Свэн высветил на стене цифры – дату изготовления плашкоута. Цифры едва проступали под слоем пыли, а заводской марки не было видно вовсе, но год действительно совпадал.
– Ты представляешь, Тэдди, как приятно в этой чертовой дыре, между этими миллиарднолетними светильниками встретить своего сверстника, хоть и железного, но такого же нелепого и беспутного, как ты сам? Сказка! И мог ли я…
Страшный громовой удар, автоматически ослабленный внешними звуковыми рецепторами и все-таки на мгновенье заложивший уши, потряс пустую сферу, и она еще долго-долго гудела тяжким колокольным звоном. Фонарь Свэна мгновенно погас, и Тэдди только через несколько секунд понял, что виной всему пыль, поднятая ударом. Его фонарь горел, но свет его не пробивался дальше протянутой руки в этом черном густом тумане.
– Свэн, где ты?
Никакого ответа. В лорингафонах – душераздирающий треск: пыль, видимо, сильно ионизирована и пропускает радиолуч так же плохо, как и свет. Но индикатор в норме, значит, прямой опасности нет. Это уже неплохо.
Говорят, что годы, проведенные в космосе, притупляют чувство постоянной опасности, чувство страха перед роковой случайностью. Как бы не так! Как раз у астронавтов нервы всегда на пределе, у них острее всего инстинктивная боязнь следующего шага, следующей минуты. Именно постоянный страх выручает пилота в трудной ситуации. Он оберегает от преждевременного действия.
Вот и Тэдди висел сейчас в непроницаемом пылевом облаке, потеряв всякую ориентацию – в невесомости даже птицы теряют свои прославленные летные качества, – и изо всех сил старался не изменить каким-либо неосторожным движением положение своего тела в пространстве.
Итак, удар или взрыв. Скорее всего, удар. Причем удар по бронированному панцирю плашкоута, потому что пыль поднялась со стен и одновременно со всех сторон. Очень сильный удар – пылевая стена возникла почти мгновенно. И скорее всего, снаружи – что могло изнутри нанести удар такой силы? Только взрыв, но индикаторы радиации и инфраизлучения спокойны, следовательно, внутри взрыва не было.
– Свэн, где ты?
Он повторил призыв, настороженно вслушиваясь в трескотню помех и по-прежнему не двигаясь. Надо было срочно выбираться, но как? В этой пыли локаторы беспомощны, так же как и глаза. Искать выход наугад бессмысленно: радиус сферы – тысячи полторы метров, и она пуста, как выеденное яйцо. Без ориентиров, в невесомом мире, где нет ни верха, ни низа, а следовательно, нет и той неосознанной памяти направления, которую почему-то принято называть «интуитивной», – в этой сфере можно летать от стенки к стенке бесконечно. Ползти по стенке – то же самое. Один шанс из миллиона.
